- Сонь… тихо… всё… успокойся…

Он обнимает меня, а я стыжусь своих слез, стыжусь того, что бросилась к нему, стыжусь того, что не могу отказаться от того, что он купил. Должна! Да! Потому что… мне так легче. Не брать помощи, не рассчитывать на неё. Я знаю. Потому что когда рассчитываешь, потом бывает больно и тяжело, если в помощи отказывают.

- Сонь… мне идти надо. – говорит, но сам не отстраняется. Приходится мне опустить руки, голову, отодвинуться.

- Да, прости… прости я… Извини. Я… я верну деньги за продукты, у тебя остался чек.

- Тебе так хочется меня обидеть, да? Почему?

- Ты что? Я… я знаю, что все это дорого. Ты… тебя потом спросят на что ты потратил, и…

- Кто спросит? – его голос становится жёстким, таким… мужским что ли, словно вот сейчас я его реально обидела.

- Родители… ты… это же они тебе дают?

Говорю, и сама понимаю, что на самом деле обижаю дико! Его тело напрягается, дыхание сбивается.

- Сонь, я давно уже в состоянии заработать сам. Как музыкант, как фотограф. Я не прошу у родителей денег и мне не нужно отчитываться, поняла?

- Прости меня, я не хотела…Но… ты должен понять, я так не могу. Не могу просто взять.

- Хорошо, бери не просто. Бери… с благодарностью. – я не могу поднять глаза на его лицо, но понимаю, что он усмехается. – Скажи просто – спасибо тебе Данечка, ты настоящий друг.

- Спасибо… Да… Данечка… - выдыхаю его имя, кажется слишком… слишком чувственно, и дико заливаюсь краской, он не должен узнать, что я переживаю, не должен знать о моём отношении к нему.

- Вот и прекрасно. А если… если ты хочешь помочь мне в ответ, то… соглашайся на фотосессию.

Удивленно поднимаю взгляд. Он серьёзно?

- Какую фотосессию?

- Мне для портфолио нужна серия портретов, с детьми. Вы с Аришкой идеальные модели. Поможете?

- Аришка непоседа, я её нарисовать не могу, она всё время вертится.

- Я же говорю – идеальная модель, такая мне и нужна, заодно отработаю навык рабочего общения с клиентом. В общем, спишемся завтра, когда у вас будет время, а я найду студию, хорошо?

- Да, конечно. Ты… уже уходишь?

- Угу, на начало спектакля опоздал, но ко второму акту, надеюсь успеть.

- Тогда беги. Спасибо.

- Пожалуйста. Говори мне, если что-то нужно, ладно? Ну, я пошёл.

- Иди.

Он не двигается. И я. И это так… так мне нравится. Просто стоять рядом. Дышать рядом.

- Сонь, я потом хотел еще поговорить, узнать… что произошло, почему ты тут? Может я смогу помочь?

- Нет! – отвечаю слишком резко, наверное. Просто дико боюсь. Я помню угрозы, помню слова человека, который стал наследником тёти, помню людей, поселившихся в моём родном доме. Не хочу, чтобы Даня в это лез. Боюсь за него, очень сильно.

- Хорошо. Я поехал. Удачи тебе.

- И тебе. Да… Даня, я ничего никому не скажу. Ну, про вас с…

- Не замарачивайся. Знаю, что не скажешь. Пока-пока.

Обходит меня не касаясь. Тихо прикрывает дверь.

- Сонечка, это Даня был, да? Молочка принёс?

- Проснулась, кисюня? Или давно не спала и слушала?

- Слушала. Я думала, он тебя поцелует.

- Почему?

- Ну, от как принц, а ты принцесса, принцы целуют принцесс.

- Какая же я принцесса?

- Золушка, наверное. Я думаю Золушка. У Золушки был самый нормальный принц.

- Почему это?

- Он сразу женится захотел, потому что. Надо, чтобы сразу женился. У Русалочки вот вообще нашёл себе какую-то ведьму. – рассуждает моя разумная не по годам сестрица.

Да уж… думаю, что мне как раз подходит история про Русалочку, потому что, увы, у моего принца действительно есть другая.

- Соня! Это все нам? Это можно, да?

Вижу, как её ротик открывается от изумления. Она заглядывает в пакет и достает прозрачную коробочку с малиной…

Боже, я ведь даже не посмотрела, что там! А пакеты? Это же… Господи, он был в самом дорогом супермаркете! Все это… это стоит, наверное, как треть моей зарплаты! И как мне вернуть ему деньги?

Видимо на моём лице написан такой страх, что Аринка откладывает коробочку, смотрит так жалобно, губёшки дрожат.

- Это нельзя, да?

Я не могу её разочаровать! Только не сегодня! Я сама еще не отошла от шока, которое пережила после её исчезновения и удивлена, что сама Арина так легко переключилась, забыв об этом инциденте.

- Это можно, кисюня, конечно можно! Это Даня купил для тебя! Только ягодки надо помыть хорошенько. Давай, я помою.

Она подскакивает! Радостно взвизгивая, протягивает мне малину, и тут же снова окунается в пакет чуть ли не с головой.

- Ой, а это что? А это?

Голубика, ананас, мандарины… Арина выкладывает фрукты на стол, а я чувствую, как щеки обжигают горячие слезы.

Он купил это всё думая о нас, он хотел, чтобы нам было вкусно, хотел, чтобы мы хотя бы на вечер стали счастливы.

Я люблю его. Даже если он влюблен в другую – это не важно. Я ни на что не претендую, я знаю, что вот такая я не имею права на такого как он. Слишком разный статус. А Золушкам везет только в сказках.

Но я могу любить его тайно. Этого мне никто не может запретить!

Устраиваю сестре настоящий пир, слава Богу горло у неё не болит, и температуры нет – ложная была тревога. Наверное, от нервов. Мы сидим на кровати и смотрим мультфильм про Золушку. Малина и голубика съедены. С чаем я разрешила Аришке две конфетки и печенье. Сама тоже не удержалась, съела одну. На плите куриный бульон из половинки тушки, вторую заморозила. Фаршем займусь завтра – сестра любит домашние пельмени, как раз можно налепить вместе. На душе непривычно спокойно, радостно.

Наверное, впервые после смерти бабушки я чувствую себя счастливой.

Засыпаю с мыслью о том, что может быть еще будет в моей жизни что-то хорошее? Может быть, я не зря надеюсь на чудо?

Думаю, так до того момента, пока не раздается стук в дверь.

- Софья, к тебе пришли, из органов опеки…

Глава 14

- Соня, ну вы же понимаете, что так нельзя?

- Как? А как можно? – слёзы душат, ком в горле. Я счастлива, что разговор этот происходит в кабинете директора, и Арина его не слышит. Если бы слышала… её вчерашняя выходка с баллончиком краски показалась бы реально невинной, детской шалостью. – Как можно? Сделать всё, чтобы сироту дома лишили можно? Ничем не помочь, когда мне угрожали, да?

- Подожди, - приятная, полноватая женщина лет сорока смотрит почти ласково, но меня не проведешь. Я знаю, что визит этот ни мне, ни Арине не поможет. Наоборот. – Ты, давай, расскажи по порядку.

- Я уже рассказывала. А потом пожалела, когда у меня сестру грозились забрать.

- Ну, во-первых, рассказывала ты не мне, и я не знаю кому. Во-вторых, я ничего не слышала о вашей ситуации и хотела бы услышать. В-третьих, не надо меня сразу воспринимать как врага и в штыки. Я хочу помочь.

- А можно не помогать? – смотрю с вызовом, стараясь быть жесткой.

- То есть?

- Просто не мешайте, ясно? Мы нормально живём. Ребёнок ходит в сад, занимается в студии, питается нормально, одет, обут.

- Она питается нормально. А у тебя дистрофия. Менструация когда была?

- Что? – я готова взорваться, закипаю точно, - При чём тут…

- При том, что её нет, да? Пропала? У тебя большой недобор веса, ты вся светишься.

- У меня нормальный вес, я проверяю регулярно. Я… я хочу работать моделью, и мне нужны такие формы.

- С такими формами ты скоро будешь работать пособием в клинике для больных анорексией. – я вскакиваю, но она поднимается быстрее, не давая мне сбежать. – Соня, давай успокаиваться, нужен конструктивный диалог.

Ненавижу такие фразы! Ненавижу! За ними стоит одно – Аринку в детдом, а ты выгребай сама. Нет! Никогда, ни за что! Я… я не знаю что мне делать, но я готова сделать всё.

- София, красивое у тебя имя. Знаешь, что означает?

- Мудрость.

- Мудрость, да… А меня зовут Надежда. Тоже говорящее имя. Мне хочется, чтобы ты мне поверила и помогла. И тогда, я надеюсь, я смогу вам помочь.